Трактаты

В сентябре 1435 г. один из самых знаменитых солдат Столетней войны, сэр Джон Фастольф, составил для королевского совета "отчет” о том, как следует вести войну во Франции. Осад надлежало избегать. Напротив, следовало бы назначить двух капитанов, чтобы с июня по ноябрь совершать рейды в глубь вражеской территории, "поджигая и уничтожая все, что попадалось на их пути: дома, зерно, виноградники и деревья, на которых произрастали съедобные для человека плоды”, истребляя скот, который нельзя было угнать. В общем, вести "суровую и жестокую войну”. Не следовало занимать населенные пункты, если только они не контролировали большую реку или имели другое стратегическое значение. Живя за счет вражеской территории, англичане доводили противника до крайнего истощения и, к тому же, экономили казенные средства. Нормандию следовало укрепить, в тех случаях, если города уже не обзавелись замками. Также необходим был контроль над морями, а чтобы облегчить английский экспорт шерсти, нужно было заключить союз с Генуей и Венецией. Сомнительно, чтобы к этим советам (направленным прежде всего против тех, кто изменил английскому делу во Франции) когда-либо прислушивались, но слова Фастольфа показывают, насколько тщательно в Средневековье относились к стратегии войны.

Большинство историков XIX-1-й половины XX в. с радостью подхватили весьма странный (и неумный) лозунг о том, что военное дело Средних веков не знало стратегии, лишний раз недооценив умственные способности наших предков. Ч. Оман и Г. Хьюитт даже в Столетнюю войну ухитрились найти "многие кампании, обозначенные отсутствием стратегии”, обозвав Эдуарда III "весьма сведущим тактиком, но крайне неопытным стратегом”. Любопытно, что командиры Второй мировой войны их мнение явно не разделяли – так, рапорт разведки для рейда в Нормандию 1942 г. включал карту пути войск Эдуарда III в 1346 г., "в надежде получить поддержку в истории”. (А перед разработкой планов действий после высадки союзников во Франции генерал Д.С. Паттон тщательно изучил историю кампаний Вильгельма Завоевателя в Бретани и Нормандии.)

Безусловно, теории стратегам Столетней войны, возможно, и не хватало (единственный их справочник, De Re Militari Вегеция, кстати, советовавший избегать полевых сражений, был переведен на английский лордом Беркли в 1408 г., хотя французский перевод был закончен еще при Эдуарде I), но все они были великолепными практиками. Все кампании во Франции тщательно и заранее планировались, для чего привлекалась вся мощь английского административного аппарата. Решался вопрос о командовании, разрабатывались проблемы сбора войск, продовольствия и вербовки кораблей для их перевозки. Меморандум начала 1340-х гг. отмечает, что указанное число латников должны собраться в Портстмуте на неделе после Троицы. К ним должны присоединиться 2000 копейщиков, 4000 лучников и 4000 валлийцев (2/3 лучники, 1/3 копейщики). На военную службу реквизируют корабли, способные нести по крайней мере 30 бочек (7560 галлонов) груза каждый, из портов от Гулля на востоке и Честера на западе. Большие корабли получают удвоенный экипаж. Все должны быть готовы к переброске войск, лошадей и провианта во Францию. План экспедиции 1341 г. подробно перечислял состав всех свит, число требуемых для их перевозки кораблей (300) и средства для операции. Эта экспедиция (40 дней), согласно расчетам, должна была обойтись в более чем 25000 фунтов. Документ, касательно приготовлений флота, замечает: "Также, не забыть поговорить с королем, хочет ли он, чтобы все корабли собрались в Портсмут или часть кораблей и в какие места”. (Король тогда согласился на Портсмут.)

По возможности искали союзников, но печальный опыт и огромные долги – вот все, что осталось от великого альянса Англии, Нидерландов и Германии первых лет Столетней войны. Единственная английская победа того времени – Слейс, ничего не давший союзникам, и напротив – провал осады Камбрэ и Турнэ, поражение при Сен-Омере, бесполезное стояние при Биронфосе. Поэтому следующий этап войны ознаменовался более ограниченной стратегией – интервенция в Бретань на стороне Жана де Монфора. Конечно, в дальнейшем заключались и другие союзы (Генрих V просил помощи у германских князей на исходе своего правления, и правительство его сына делало то же самое после перехода Бургундии на сторону Карла VII в 1435 г.), но никогда уже они не были основой английской стратегии.

Часто средневековое военное дело рассматривают с чисто военной точки зрения, тем более что и хронисты того времени были склонны описывать его с заметным узко-военным поэтико-героическим уклоном. Однако более полный анализ документальных источников показывает, что для государей уже первой половины XIV века основной и часто всепоглощающей заботой был поиск источников финансирования, и от успеха этого поиска в огромной степени зависел успех конкретных военных операций и сама возможность их проведения.

Безусловно, во время всех этих приготовлений обсуждалась и стратегия предстоящей кампании. Однако, естественно, никто из полководцев не собирался фиксировать на пергаменте свои замыслы, подобно административным документам, и история с захватом в 1346 г. французских планов вторжения в Британию 1338 г. выглядит обычной пропагандистской уловкой. Кстати, Эдуард III одним из первых в средневековой Европе оценил важность информационных войн и тотального промывания мозгов подданным. Теперь королевские горести и чаяния не только доносились до элиты через Палату общин, о них сообщалось герольдами на рыночных площадях, королевские манифесты и прокламации прибивались к дверям церквей, а для неграмотных их зачитывали священники во время проповедей. Эдуард жаловался народу, что французский король не хочет вести никаких переговоров о мире, а вместо этого вынашивает агрессивные замыслы против языка и образа жизни английской нации и для этого подстрекает шотландцев к нападению с севера, а сам готовит морское вторжение с юга. Чтобы не пришлось сражаться с коварным и подлым врагом на отеческой земле, надо нанести ему превентивный удар, а для этого нужны деньги, деньги и еще раз деньги. (В октябре 1339 г. парламенту был информирован о том, что долги короля составили 300000 фунтов, и что даже большая корона заложена.)

Необходимо отметить, что лишь в XVI столетии карты стали использовать для военного планирования, и картография превратилась в одну из важнейших отраслей военной науки. В Средние века карты, конечно, существовали, но не использовались при подготовке кампаний. Во всяком случае, об этом ничего не известно, хотя, скажем, Генрих V свои операции планировал с завидной точностью. Впрочем, вырастающие из этого проблемы не стоит преувеличивать. Во-первых, армии шли по дорогам или вдоль рек, во-вторых, обычно у них имелись проводники из местных, а также учитывались данные разведки и, со временем, мнение уже побывавших в этих местах ветеранов. Т.е., военачальники хорошо ориентировались на местности. Необходимо было иметь точные данные о реках, мостах и бродах, иначе водные преграды могли сыграть зловещую роль – в 1356 г. войска Черного Принца и герцога Ланкастера не смогли объединиться, потому что Луара разлилась.

Скорость армий также оказывала влияние на стратегические замыслы. Конное войско (напомним, что армии во Франции, как правило, состояли из ездящей пехоты) могло передвигаться со значительной скоростью. Большую армию, однако, сдерживал медлительный и громоздкий обоз. В 1346 г. армия Эдуарда III, обремененная пехотинцами, преодолевала не более 10-12 миль в день (16-19 км). Даже убегая от французов вдоль Соммы, англичане не превышали скорость 15 миль (24 км). Черный Принц в октябре-ноябре 1355 г. в среднем проходил 10 миль в день, максимум 25 (40 км). Армия 1359 года вышла из Кале 4 ноября и дошла до Реймса за месяц (4 декабря) – в среднем, менее 6 миль за день (9,7 км). Генрих V в 1415 г. передвигался со значительной скоростью (неудивительно, если вспомнить, что на хвосте у него висела огромная французская армия). Выступив из Гарфлера 8 октября, он шел сначала со средней скоростью 17 миль (27,4 км) в день (8-13.X), потом – 14 миль (=22,5 км; 14-19.X), и, наконец, - 17,5 миль (более 28 км; 20-24.X). Всего за 17 дней его изможденные дизентерией и голодом солдаты прошли 260 миль, т. е. средний темп – 24 км в день. Для сравнения: знаменитый марш Шермана от Атланты к морю (285 миль) совершался со скоростью примерно 12 миль за день.

Основываясь на опыте Шотландских войн, англичане применили на первых этапах Столетней войны ту же стратегию уничтожения, где главным оружием был огонь. "Война без пожаров все равно, что сосиски без горчицы”, как-то цинично заметил Генрих V. Это и были знаменитые "шевоше”. Слово "chevauchйe” обычно переводится как рейд, но его буквальное значение "поездка” или "шествие всадников”. Так назывались кампании систематического разрушения и опустошения неприятельской территории, которые должны были привести противника к подчинению. Такие походы выделялись продуманностью, подготовленностью, масштабностью и многоцелевым характером, далеко выходящим за рамки примитивного грабежа. Практически все крупные экспедиции во Францию в XIV в. (с 1339 г.), а также походы Кларенса (1412 г.) и Генриха V (1415 г.), в техническом смысле были шевоше. (Отсюда усилия англичан обогнать французов в кампаниях Креси, Пуатье и Азенкура.) Классический пример – поход Черного Принца в октябре-ноябре 1355 г. от Атлантики до Средиземного моря через Лангедок. Менее чем за два месяца он прошел 900 км, взял несколько городков и пригородов (Авиньоне, Монжискар, Кастельнодари, нижний город Каркассона, предместья Нарбонна) и на обратном пути шел с колоссальной добычей.

Армия в таком стратегическом набеге проникала вглубь французских земель, мародерствуя, грабя и поджигая каждый город и деревню на своем пути (если те не откупались от них), обходя замки и другие центры сопротивления, если их нельзя было легко взять штурмом, и всячески избегая столкновения с войсками неприятеля. "Убивали людей, которых находили в поле и вне (дома), или же уводили в плен, и множество деревушек предали огню”. В 1339 г. Эдуард III писал своему сыну: "В понедельник, перед днем Св. Матфея, мы вышли из Валансьена и в тот же день они начали поджигать в Камбрези [окрестности Камбрэ], и они жгли там всю следующую неделю, так что область совершенно опустошена, как от зерна, так и скота и прочего добра”. Французский кардинал, поднявшись на башню, на протяжении почти 25 км видел одно только пламя. Нанесен был столь огромный ущерб (один источник говорит о 2117 "сожженных и разрушенных городах и замках” за 20 сентября-24 октября), что папа Бенедикт XII пожаловал 8000 флоринов для облегчения участи жителей. Деньги распределили по более чем 174 приходам.

В 1346 г., пишет Майкл Нортбург, "народ в войске ездил, грабя и уничтожая (все на протяжении) примерно 5 или 6 лье каждый день, поджигая многие места”. И "они подожгли все вдоль берега от Рош Массе до Уатреэма, в гавани Кана, расстояние 120 английских лье”. "Анонимная хроника” с гордостью сообщает, что в шевоше 1355 г. Черный Принц уничтожил 11 городов и 3700 деревень (что, мягко говоря, несколько преувеличено – свыше 500 местечек, по подсчтеам Ф. Лота). Ле Бейкер подтверждает поджоги населенных пунктов и 10 мельниц в Монжискаре и еще 20 в Авиньонe. Кстати, последнее достижение англичан обходилось французам дороже всего – можно сравнительно быстро поднять заново поля (хотя не виноградники или фруктовые сады – на это уходят годы), но восстановление мельницы обходится очень недешево.

Осенью 1358 г. "англичане пришли в Шанткок и взяли замок в канун дня Всех святых [31.X]. В то же самое время они сожгли почти весь город и затем подчинили себе всю округу, приказав городам, большим и малым, выкупать свои владения, а именно тела, добро и движимое имущество, иначе они сожгут дома. Так они поступали во многих местах. Пораженные и устрашенные таким образом, очень многие жители подчинились англичанам, выплатив им деньги посредством выкупа и согласившись снабдить их деньгами, мукой, овсом и многими другими необходимыми припасами, если они на это время прекратят вышеупомянутые преследования, потому что они уже убили многих людей в разных местах” .

В 1359 г. хронистов, уже привыкших к разрушениям, больше всего удивил не приказ Эдуарда поджигать города и деревни, а его повеление пощадить Понтиньи, где находилась рака Св. Эдмунда, архиепископа Кентерберийского. Жакерия и активность Вольных Рот еще больше способствовали запустению Франции.

Участники шевоше, как правило, было верхом, и передвигались очень быстро ("блицкриг” XIV века). В 1355 г. люди Ланкастера преодолели за 22 дня 330 миль на своих и 2000 трофейных лошадях. Необходимо было вернуться на базу до того, как французы соберут достаточно большую полевую армию.

Англичане, безусловно, не без оснований, считали такую стратегию весьма выгодным средством ослабить французов в военном и экономическом отношении и вынудить врага выйти либо на битву, либо к столу переговоров. Во-первых, такой подход к войне не опустошал, а пополнял королевскую казну и обогащал верных вассалов. Снабжение осуществлялось за счет местных средств, захватывались обильная добыча и пленные для выкупа. Помимо прочего, успех шевоше укреплял авторитет удачливого короля среди баронов, идеально соответствуя феодальному представлению о "правильной” войне, и повышал престиж службы в королевской армии. Повышение же престижа, в свою очередь, давало экономию в жалованье – когда солдаты могут надеяться на богатую добычу в будущем, им легче мириться с задержками жалованья в периоды затишья.

Из этих же причин капитанами устраивались и собственные неофициальные шевоше, как набег Ноллиса на Оксер и Овернь или опустошение Нормандии и Иль-де-Франса Джеймсом Пайпом в 1358-1359 гг.

Во-вторых, стратегический набег приводил к системной деструкции вражеского королевства. Совершающая шевоше армия рассылала впереди себя отряды, сжигающие и уничтожающие всё в полосе 25-30 км (естественно, кроме того, что можно было захватить и увезти с собой). Подданные вражеского государя разорялись и больше не могли платить ему налоги, а значит, содержать войска. Наносился вред торговле. Джон Уингфилд, дворецкий Черного Принца, в письме 1355 г. подчеркивал ущерб, нанесенный его господином французской казне. "Земля и добрые города, которые уничтожены в этом шевоше, значили для короля Франции каждый год больше для ведения им войны, чем половина его королевства, исключая доходы от чеканки монет и кутюмов Пуату. Я могу доказать это вам из документов, которые были найдены в домах сборщиков налогов в разных городах”.

Однако экономический и политический эффект успешного шевоше выходил далеко за пределы непосредственно подвергнутой ему полосы. Жители обширных территорий, узнавая из преувеличенных рассказов о произошедших ужасах, теряли доверие к центральной власти, к ее способности защитить от внешнего врага. Каждый город, община, сеньор начинали лихорадочную деятельность по ремонту и усилению крепостных стен, закупке оружия, найму воинов, даже если непосредственно им в данный момент ничего не угрожало, причем каждый полагался только на себя. На это самовооружение уходили все ресурсы, уплата же налогов центральной власти задерживалась на неопределенный период или в ней вообще отказывалось.

Казалось бы, такое самовооружение должно было усиливать страну. Однако в краткосрочной перспективе эффект получался противоположным. Военные ресурсы рассеивались по всей стране, вместо концентрации их. Каждое отдельное графство все равно не могло противостоять сильной английской армии, королевская же казна лишалась необходимых поступлений, причем в самый критический момент.

Иногда требовались годы, прежде чем центральная королевская власть оказывалась в состоянии полностью преодолеть последствия испытанного подданными шока, вернуть доверие к себе и восстановить налоговую дисциплину. В военное же время справиться с описанными выше негативными эффектами было невозможно. Переломить вызываемую шевоше волну внутренней деструкции, распада единого государства на взаимно ощетинившиеся княжества, могла только решительная победа королевского общефеодального ополчения над вторгнувшимся врагом. Но третьей задачей английского "стратегического набега” было как раз вызвать французскую армию на генеральное полевое сражение в благоприятных для себя условиях. Английская тактика была рассчитана на действия от обороны, следовательно, задачей английского полководца было заставить атаковать врага первым. Разрушение вражеской страны и было таким вызовом на открытый бой, от которого нельзя было уклониться. Причем более компактная и дисциплинированная английская армия всегда успевала первой занять удобную позицию и надлежащим образом построиться, что и приносило ей раз за разом победу.

Естественно, шевоше мог быть успешен только при определенных условиях:

• 1) совершающая рейд армия должна иметь серьезные военные преимущества над численно превосходящим противником (и этим условиям долгое время отвечала именно английская армия);
• 2) опустошаемая страна должна быть "уязвима изнутри”. И это условие было соблюдено: внутренние провинции Франции, привыкшие за десятилетия к миру, были беззащитны. Городские стены и замки там не ремонтировали и не модернизировали на протяжении нескольких поколений, выросшие за это время процветания новые города и пригороды вовсе не имели стен. Городские арсеналы не пополнялись, горожане не утруждали себя военными тренировками, полностью положившись на немногочисленные королевские гарнизоны. В результате английская армия двигалась через Нормандию и Пикардию как нож сквозь масло.

Неудивительно, что такие опустошительные кампании долгое время оставались основой английской стратегии. Однако, сама стратегия Эдуарда III, похоже, была несколько оппортунистической, а не тщательно спланированной. Его цели, вероятно, менялись вслед за обстоятельствами. Неизвестно, серьезно ли надеялся он в 1337 г. стать королем Франции, или лишь намеревался отобрать в свою пользу западные провинции Франции.

Как бы там ни было, кампания Креси показывает, что был выработан ясный план действий. Сначала король собирался в Гасконь, снять осаду Эгийона. Но затем Эдуард изменил свои планы и решил высадиться в Нормандии. По сообщению Фруассара, он принял это решение по совету Годфруа д'Аркура: "Страна Нормандия одна из обильнейших стран мира; сир, клянусь своей головой, что если вы высадитесь там, никто не будет вам сопротивляться. Народ Нормандии давно не имеет опыта войны, и всё рыцарство Франции собралось под Эгийоном с герцогом. Сир, там вы найдете большие города без стен, где ваши люди обогатятся на двадцать лет вперед”. Однако, возможно, что короля прельстили небольшое расстояние от Британии до Нормандии и дувший тогда благоприятный ветер. Стратегия Эдуарда и в дальнейшем менялась при появлении новых обстоятельств. После взятия Кана король написал совету в Англию, приказав им выслать денег, орудия и солдат в порт Ле Кротуа, в устье Сены. Т. е., очевидно, планировалось движение на северо-восток. И марш от Пуасси (только там англичане смогли перейти Сену) до Соммы соответствует решению объединиться с подкреплениями в Ле Кротуа. (Как раз очень сомнительно, что "первоначальным намерением Эдуарда было именно постоянное завоевание Нормандии”.) Наконец, после победы при Креси, было решено идти к портовому городу Кале и захватить его с прилегающим побережьем. Это были лучшие ворота во Францию, чем любой нормандский порт, так как Кале находится в самом узком месте пролива Ла-Манш, там легче всего перебрасывать припасы и подкрепления из Англии. Кроме того, Кале расположен близко от Фландрии, наиболее надежного от английских союзников на континенте. И 4 сентября 1346 г. англичане появились под его стенами.

Кампания 1356 года тоже отличается сложной стратегией. Две армии высадились во Франции – в Гаскони Черный Принц и в Нормандии герцог Ланкастер. Принц, как доказывает его контракт предыдущего года, мог ожидать помощи от Ланкастера, но, как показали события, опрометчиво было ожидать сотрудничества от двух армий, действовавших в разных областях Франции (хотя сам факт, что соединение армий планировалось заранее, бесспорен). Одержав несколько успехов в Нормандии, герцог двинулся на юг в Бретань (август). Тогда же принц начал марш на север. В сентябре оба войска подошли к Луаре, и ночью можно было видеть из одного лагеря костры, горящие в другом. Но Луара разлилась, бродов не было, мосты были блокированы французами. К счастью для англичан, отступая в Гасконь, принц одержал, так сказать, случайную победу при Пуатье.

Наконец, честолюбивой стратегии первого этапа войны был нанесен серьезный удар в 1359 году, когда Эдуард III просто взял и пошел на Реймс, собираясь короноваться там. Но Реймс просто взял и не стал сдаваться (он выстоял и потом, перед шевоше Ноллиса, Гонта и Бэкингема). Последовавшее за тем шевоше в Бургундию не принесло никакой пользы. В конечном итоге, был заключен мир, который не удовлетворил ни одну из сторон.

С возобновлением войны в 1369 году перед англичанами предстали новые проблемы. Кале, безусловно, был великолепным портом, но теперь следовало оборонять еще и его, помимо Бретани и Гиэни. Хотя не забыты были и шевоше, но больше приходилось думать о защите, чем о наступлении. К тому же, теперь, когда вся французская территория покрылась укреплениями с сильной артиллерией (в районе Фонтенбло – по крепости на каждые 20-25 км? в 1367 г.), а тактика французской рыцарской армии стала более адекватной (уклонение от решающих сражений и непрерывное слежение за противником с внезапными атаками на отдельные отряды мародеров), английские шевоше попросту потеряли былую эффективность (1370-е гг.).

В августе 1373 г. Джон Гонт высадился в Кале – собственно, плыли в Бретань, но ей только что овладели французы. Гонт двинулся на Париж, потом в Бургундию, и, наконец, понеся значительные потери в людях и конях, на рождество он появился в Бордо. И чего же он достиг? Да, в общем-то, ничего. Мало добычи, ни одной битвы и ни одного взятого города или замка. Действительно, дни великих шевоше 1340-1350-х гг. ушли безвозвратно.

Необходимо было менять стратегию. В 1378 г. канцлер Ричард Скроуп донес ее принципы до парламента. Необходимо было установить во Франции свои "барбаканы”, крепости с английскими гарнизонами на побережье, для обороны Англии. Брест был арендован и планировалось получить Шербур на подобных условиях, в качестве "барбакана”. Англия переходит к оборонительной политике, дорогостоящей, но эффективной.

Новый поворот в английской стратегии относится к правлению Генриха V. С 1415 г. (а если точнее, с 1417 года, начала покорения Нормандии) англичане оставляют шевоше в пользу систематического завоевания и оккупации французской территории с целью "вернуть оба меча, английский и французский, в руки законного правительства, единого государя”. Задачей стратегии отныне было не устрашить врага и подчинить его себе опустошениями и поджогами, но осадить и добиться сдачи городов и замков одного за другим, тем самым получив полный контроль над регионом в ходе ряда операций, крупнейшей из которых была осада Руана (31.VII.1418-19.I.1419). Герцогству Нормандскому предстояло, по мысли короля, стать второй Гиэнью. Его метод состоял в том, чтобы как можно быстрее захватить пограничные линии укреплений, откуда можно было бы ожидать контратаки французов. Затем он мог заниматься захватом городов, крепостей и замков на внутренних землях, в полной безопасности от предполагаемого вторжения, поскольку французы не смогли пройти мимо занимаемых теперь англичанами укреплений на рубежах. По той же причине не было необходимости устраивать дорогостоящие штурмы (за исключением Кана). Все решала отныне артиллерия, этот воистину "последний довод королей”. (Ле Мон Сен-Мишель никогда не был взят англичанами лишь потому, что цитадель была недосягаема для пушек, расположенных на материке.) Рейды в глубь вражеской территории по-прежнему проводились, но уже небольшими отрядами главной армии. Но, после снятия осады Орлеана и перехода Филиппа Бургундского на сторону французов, англичане могли лишь обороняться, что в новых условиях неизбежно привело их к краху.

* * *

Во все времена планирование стратегических замыслов зависело от полученной информации. Вот с этим и были проблемы. Новости могли распространяться с удивительной скоростью (другое дело, насколько они были правдивыми), но средства связи никогда не были надежными – дороги по всей Европе в то время были те же, что в российской глубинке нашего времени, и только с конца XIV в. упоминаются конские подставы для гонцов. Не было тогда и постоянных послов, так что на регулярный поток информации нечего было рассчитывать. Тем не менее, нельзя сказать, что военные Средних веков не понимали важности данных разведки. Еще в 1324 г. меморандум королевского совета о близящейся войне в Гаскони указывал, чтобы граф Кент выслал своих шпионов во все города, которыми не владеет король, чтобы разведать их лояльность, имеющиеся запасы провианта и оружия и разузнать о военных приготовлениях французов.

Однако не было ясного различия между шпионами в нынешнем понимании слова, разведчиками и даже гонцами. Джеффри ле Бейкер использует слово "шпион”, когда описывает захват двух вражеских разведчиков ("spies”, scilicet exploratores) в 1355 г. Упоминания о "секретных делах”, о которых докладывали гонцы, может относиться к военной или дипломатической разведке, но в большинстве случаев, вероятно, лишь указывает на личные дела этих лиц, которые, конечно, не следовало заносить в документы. Настоящих шпионов всегда было немного. По большей части информация поступала из более привычных источников – купцов, монахов, изменников. В 1338 г. сторож королевы, Джерард, был отправлен в Париж "тайно шпионить за действиями Филиппа де Валуа”, за что получал всего 18 пенсов в день.

Сохранился составленный в 1336 г. рапорт разведки относительно французских приготовлений к войне. Автор его неизвестен, но, хотя донесение составлено в Йорке, большая часть сведений, конечно, была добыта в Париже. Разведчик доказывает, что французы собираются помогать шотландцам, и что в Нормандии собран немалый флот, включая 30 окованных железом галер, против которых не выстоит ни один корабль. Всего же планируют собрать армию в 40000 человек и высадиться в Портсмуте и в Файфе. Подобных документов дошло до нас немного. Прежде всего, видимо, по той причине, что, как указывает английский агент в докладе об активности графа де Фуа в 1369 г. и французских интригах, такого рода бумаги следовало сжигать по прочтении, дабы сохранить дело в тайне (шифры известны лишь с конца XV века, так что разведчикам полагалось иметь хорошую память!).

В 1339 г. английские шпионы докладывали о продолжающейся активности французов в отношении подготовки вторжения. В мае некто Поттервиль получил 45 шиллингов и инструкции от короля и совета наблюдать за французскими галерами, что будут входить в нидерландский порт Звин. Жан Леклерк из Антверпена и его люди получили награду за то, что ночью следили со своих лодок за французскими кораблями. В конце того же года этим же делом занимался и королевский сержант в лодке. Кроме того, Уильям де ла Поль доносил о лицах, которых он скромно называл "гонцами” и которых он отправил шпионить за французскими галерами в Нормандии. Маркграф Юлихский с ведома и за счет англичан отправил шпионов в Сен-Кантен, Перонну и ко французскому двору, английское жалованье получали и другие лазутчики, засланные по совету Якоба ван Артевельде.

Приготовления к экспедиции 1369 г. показывают пути влияния разведданных на военное планирование. Английские планы постоянно менялись и дополнялись сразу по получении новой информации о намерениях французов. Письма от 7 августа подчеркивают, что король только что получил новости о важных (но не указанных) делах, и войскам приказано было собраться в Сандвиче 18 августа для погрузки на суда. Восемь дней спустя Эдуард писал, что по имеющимся у него сведениям французы намереваются атаковать о-в Уайт и Гемпшир, и береговая оборона их была приведена в боеготовность. И 14 августа сбор в Сандвиче был отложен до 3 сентября. Но вечером того же дня солдатам велели немедленно отправляться в порт из-за неминуемого французского нападения с моря (на самом деле, французы напали на Портсмут в сентябре). 18 августа король сообщил своим вассалам, что французская армия оставила Гарфлер и идет на англичан (на севере). Английская армия Джона Гонта в Нормандии и впрямь встретилась с противником 23 августа, хотя и не вступила в бой. В конце концов, король так и не отправился в поход, но отправил во Францию войска, ставшие ценным подкреплением для Ланкастера. Эти меняющиеся планы, конечно, запутали многих современников и могут произвести впечатление беспорядка и нерешительности, но король лишь менял свои намерения согласно самой свежей информации о целях французов.

Случались, конечно, и неудачи. В 1351 г., например, опасались серьезной атаки на Кале и на английские войска в Бретани и в Гаскони, за которым должно было последовать вторжение в Британию, но эта угроза никогда не воплотилась в жизнь.

Из отчетов главного казначея Нормандии при Генрихе V, Уильяма Элингтона, известно, что много денег расходовалось на шпионаж в XV веке. В 1434 г. графу Арунделу отпускалось 1200 турских ливров в год на шпионов и 15000 ливров на путешествия, посольства и гонцов.

У капитана Кале были свои шпионы, которые предупреждали о любых опасностях, угрожавших городу. Использовали шпионов и для того, чтобы выведывать цели французов и раскрывать дислокацию их войск. Совершенно очевидно, что таким образом шпионы служили капитанам и в других гарнизонах. Они следили за передвижением вражеских войск на границе, а внутри страны для раскрытия заговоров. Известно об английской паре, мистере и миссис Пикет, которым в 1420 г. пришлось спешно покинуть Анжер и переправиться в Ла-Рошель, поскольку дофин прислал солдат, чтобы арестовать их за шпионаж в пользу сэра Джона Эштона, бальи Котантена.

В то же время король прилагал огромные усилия, чтобы держать свои планы в секрете. Так, во время подготовки кампании Креси, осенью 1345 г. были арестованы все торговцы французского происхождения. За портами было установлено наблюдение. Все тюрьмы были забиты подозрительными чужаками. Однако уже в начале 1346 г. французское правительство получило полный отчет о заседании королевского совета и о состоянии подготовки флота в Портсмуте. (Сведения французы получали через своих шпионов во Фландрии, которая по-прежнему считалась английским союзником, поэтому фламандцы передвигались по Англии без ограничений.) При отплытии флота Эдуарда в Нормандию капитанам судов были даны запечатанные приказы, содержащие место высадки, с указанием открыть их лишь в том случае, если корабли отобьются от главной эскадры. Из Англии было запрещено отплывать кому-либо в течение 8 дней после отхода флота, чтобы шпионы не могли проинформировать французского короля о дате его отплытия. Похоже, что само командование до последнего не знало, куда прикажет плыть король – в Гасконь, Бретань или еще куда.

Контрразведки тогда еще не существовало, но за вражескими лазутчиками, конечно, охотились лояльные подданные. В 1359 г. четверо людей были назначены для поимки шпионов французского короля, которых, что любопытно, звали Джон из Корнуэлла и Уильям из Дерби (самые что ни есть французские имена!). Эти лица тайно вступили на английскую землю и, как говорят, бродили в окрестностях Лондона и в иных местах, вызнавая государственные тайны. В начале правления Ричарда II итальянскому торговцу Уголино Джерардо было вменено, среди прочих преступлений, выдача государственных секретов французу в Париже. Конечно, многих задерживали лишь по подозрению и не всегда обоснованно (шпиономания была всегда): Ньюгейт был прямо-таки забит "шпионами”, но в декабре 1380 г. множество подозреваемых были освобождены по королевскому приказу. Участь пойманного шпиона, если вину его удавалось доказать, была суровой – как правило, его вешали.

Источник: http://medieval.ucoz.net/publ/voennoe_delo/voennoe_delo/anglijskaja_strategija/5-1-0-116